Тарутин Олег Аркадьевич - К Несчастью, Только Ты
Олег Аркадьевич Тaрутин
К НЕСЧАСТЬЮ, ТОЛЬКО ТЫ...
Наконец судьба послала ему
одну удивительную встречу, послужившую
началом событий.
Л. Соловьев, "Повесть о Ходже Насреддине"
Иван Андреевич Глаголев, а для тех, кто знал его получше, - Ванечка
Глаголев, как вышел поутру из ворот торгового порта, абсолютно не
представляя, куда он теперь и зачем, так до сих пор и не надумал этого.
Миновав какие-то улочки, посворачивав куда-то, вышел Ванечка на
Фонтанку и двинулся вдоль парапета, глядя на воду: куда река, туда и он.
Шел он в состоянии полной душевной прострации и полного отключения, как
говорится - на автопилоте, и трезв был Глаголев, как стеклышко.
Не замечал он ни людей, ни уличного шума, не заметил даже внезапно
начавшегося дождя и не вспомнил о своем шикарном автоматическом зонте,
который так и провисел весь дождь на его кисти. Впрочем, дождь быстро
кончился.
Когда Ванечка доходил до очередного моста, автопилот почему-то
переводил его на противоположный берег Фонтанки и движение продолжалось.
Так, чередуя стороны уложенной в гранит реки, Глаголев мельком
осознавал себя то на Калинкином мосту, то на Египетском, и вот теперь - на
мосту Пестеля. Здесь он глянул на часы, удивившись отрешенно, что шагает
больше часа и что Фонтанке скоро конец, а тут как раз автопилот развернул
его от реки, направив в узкий поперечный переулок.
"Вот оно как... как оно получилось... - безостановочно и однообразно,
будто заевшая пластинка, звучало в Ванечкином мозгу,-вот аад.ь как оно
обернулось..." И весь от порта путь чак: тоскливо и неустанно. Как осенний
дождик над тундрой, как тиканье часов в бессонницу- как заоконное зудение
мухи. А всего вернее - как бесконечный счет под наркозом.
А кончится наркоз, и всплывет в памяти, замаячит в сознании
непоправимое жизненное событие, свалившееся на глаголевскую голову, как
кирпич с крыши.
Случилось же с Ванечкой вот что: дней десять назад от него ушла жена.
И опять же, "ушла" - не то определение, ибо и по сию пору обреталась Стелла
Викторовна в бывшей их квартире вместе со своим любовником.
Ушел-то как раз сам Глаголев. Но это уже формально-территориальные
нюансы, не меняющие сути. Суть заключалась в безумной и страстной любви
Стеллы Викторовны, Ванечкиной ровесницы, женщины за сорок, к
двадцатидвухлетнему Алику Миркину, гениальному художнику. Суть заключалась
в полной невозможности жить ей без этого самого художника, а ему-без нее, а
обоим им-друг без друга, и - "я не думала, что так бывает", и - "это
сильнее меня", и - "прости", и - "ты не смеешь, не смеешь его осуждать!".
Все эти страсти, громыхнувшие над глаголевской головой, зародились и
стремительно вызрели во время его пребывания в экспедиции на "далеком
ледовом континенте", как принято писать в газетных корреспонденциях.
Вот уж чего не ждал, не предполагал многоопытный Глаголев... Ни сном,
как говорится, ни духом. Проводы были как проводы, телеграммы как
телеграммы: "в порядке... желаю. .. целую..." Традиционная посылка с
обратным пароходом. Без письма, правда, но разобраться - чего ж писать,
когда человек сам домой возвращается?
То, что жена не встретила его на причале в порту, тоже не очень
огорчило Глаголева: возвращался он на "черненьком" пароходе, на грузовике,
в числе немногих сотрудников, сопровождавших экспедиционное оборудование и
авиацию, а "беленький", многокаютный красавец, забравший из Антарктиды
основной состав экспедиционников, пришвартовался прямо у гаванской стенки
месяц назад: его и встр
